ЦЕРКОВНО-РЕЛИГИОЗНЫЙ СТИЛЬ - функциональная разновидность совр. рус. лит. языка, обслуживающая сферу церковно-религиозной общественной деятельности и соотносящаяся с религиозной формой общественного сознания.

В доперестроечное время (1917-1980-е гг.) эта область функционирования рус. языка, в силу известных экстралингвистических причин, была практически закрыта для филолога-исследователя, следствием чего явилось отсутствие указания на Ц.-р. стиль в литературе по стилистике, а также распространенное мнение, что данная сфера обслуживается не современным рус., а церковнославянским языком. В настоящее время сфера церковно-религиозной общественной деятельности раздвигает свои границы. Коммуникация в этой сфере включает, с одной стороны, произнесение различных канонических богослужебных текстов, воспроизведение молитв и песнопений, где действительно представлен церковнославянский язык, а с другой стороны - выступления священнослужителей перед массовой аудиторией по радио, на митингах, по телевидению, в Государственной Думе, во время обряда освящения школ, больниц, офисов и т.д., осуществляемые не на церковнославянском, а на совр. рус. лит. языке, который и предстает в этом случае в виде особого функц. стиля - церковно-религиозного (в другой терминологии - религиозного, религиозно-проповеднического или религиозно-культового; термин церковно-религиозный предпочтительнее, т.к. указывает одновременно и на сферу общественной деятельности, в которой он функционирует, и на религиозную форму общественного сознания, и на церковных деятелей как авторов соответствующих текстов, но не ограничивает его реализацию лишь жанром проповеди). Таким образом, сфера церковно-религиозной общественной деятельности оказывается сферой двуязычия.

Но если церковнославянский язык подробно изучен и описан, то изучение Ц.-р. функц. с. совр. рус. лит. языка только начинается; имеются описания жанров церковно-религиозного послания и храмовой проповеди; предстоит изучить жанры напутственного слова, надгробного слова и др. слов, речь священнослужителей в официальной обстановке, - т.е. все жанры и формы речи, в которых находит своё воплощение Ц.-р. функц. с.

Системность Ц.-р. с. отражается в таких параметрах соответствующих речевых жанров, как: а) содержательная сторона; б) коммуникативная цель; в) образ автора; г) характер адресата; д) система языковых средств и особенности их организации.

Содержание текстов, выдержанных в Ц.-р. с., позволяет выделить в нем две стороны: диктумное (собственно событийное) содержание, заданное темой, и модальную рамку диктумного содержания, образуемую поздравлениями, призывами, религиозными наставлениями, советами, восхвалением деятельности Церкви и т.д.: "Обращаясь к вам с пасхальным приветствием, я призываю вас благоуспешно продолжать служение Церкви и Отечеству в беспредельной преданности Христу, в верности Его заповедям и любви к каждому человеку и всему человеческому роду" (Пасхальное послание Алексия II, 1988). Эти две содержательные стороны Ц.-р. текстов соотносятся - соответственно - с содержательно-фактуальной и содержательно-концептуальной информацией (по И.Р. Гальперину). Специфической чертой содержательно-концептуальной информации (или модальной рамки содержательной стороны) является ее эксплицитный характер; она отражает религиозную идеологию и не допускает никаких инотолкований.

Коммуникативная цель текстов Ц.-р. с. всегда сложная, многоплановая: раскрывая диктумное содержание, автор одновременно стремится к эмоциональному воздействию на адресата, причем это эмоциональное воздействие связывается с определенным событием из библейской истории, из жизни апостолов, святых, деятелей Церкви и т.д., напоминая о котором, автор стремится к религиозному просвещению аудитории; отмечая важнейшие события в современной церковной и - шире - общественной жизни, автор достигает еще одной цели - пропаганды позитивной роли Церкви в жизни современного общества и, наконец, призывая к соблюдению христианских заповедей, к сохранению религиозных традиций, к соблюдению церковных установлений, автор преследует цель воспитания аудитории в религиозном духе. Таким образом, соединение эмоционально-воздействующей, религиозно-просветительской, религиозно-пропагандистской и воспитательно-дидактической целей реализует многостороннюю коммуникативную направленность Ц.-р. текстов.

Сложная коммуникативная цель формирует и образ автора, который в Ц.-р. с. оказывается также сложным, двуплановым: с одной стороны, это духовный пастырь, наставник мирян, а с другой, - одно из "чад Матери-Церкви", испытывающий чувства радости, ликования или, напротив, чувства сожаления или скорби вместе со слушающими; это варьирование образа автора находит отражение, в частности, в варьировании языковой формы, обозначающей повествователя (я авторское / мы авторское / мы инклюзивное): "С радостным, светлым чувством я обращаюсь к вам со словами мира и любви о Христе…"; "Мы посетили Алма-Атинскую епархию в Казахстане…"; "И мы, чада Божии, возрадуемся ныне… и проследуем в Вифлеем" (Рождественское послание Алексия II, 1995-1996). Образ автора как посредника между Церковью - "наместницей Бога на Земле" - и верующими, народом, причем посредника, понимающего народ и близкого к нему, обусловливает отсутствие явного авторского волеизъявления в форме категорического приказа: долженствующе-предписывающий характер изложения в форме категорического императива Ц.-р. с. не свойственен: "Мы хотим, чтобы наши верующие не были ограничены только знакомством через средства массовой информации о том, как будет проходить празднование в Святой Земле или нашей первопрестольной столице Москве, а чтобы они лично приняли участие в Великом Юбилее в своей церковной общине, в своем родном городе, районе или селе" (Рождественское послание митрополита Ювеналия, 1998-1999). Даже в ситуации, когда автор выражает негативное отношение всей патриархии к событию (напр., к показу по телевидению фильма Мартина Скорсезе "Последнее искушение Христа"), он прибегает не к речевым жанрам приказа или категорического запрета, а к речевым жанрам просьбы и совета: "Этот фильм / который хотят показать по телевизору… / он нехороший… Там показывают сплошное кощунство… // Тем более это всё смешано / для нас с дорогим Священным Писанием / и Преданием / о Господе нашем Иисусе Христе // Поэтому пожалуйста / отнеситесь к этому серьёзно" (из храмовой проповеди - пример Н.Н. Розановой).

Адресат текстов Ц.-р. с. - это, с одной стороны, православные христиане, если текст звучит в церкви и адресован верующим, или более широкая аудитория, если текст обращен, напр., к слушателям радиопередачи, телезрителям и т.п., т.е. адресат обобщенный и массовый (по Н.И. Формановской). В случае же обращения священнослужителя к другим церковным деятелям различного ранга, - адресат прогнозируемый и конкретизируемый. Но всегда тексты, выдержанные в Ц.-р. с., обращены к массовой аудитории, следовательно, представляют собой публичную официальную речь, а потому Ц.-р. с. является книжным функц. стилем кодифицированного лит. языка.

Система языковых средств Ц.-р. с. включает лексические единицы четырёх пластов: 1) нейтральную, межстилевую лексику (помогать, говорить, делать, каждый, тогда, Москва); 2) общекнижную (восприятие, бытие, исконная роль, традиции, однако, весьма, придерживаться иных мировоззрений); 3) церковно-религиозную (Господь Вседержитель, иноки и инокини, монашествующие, миряне, престольный праздник, богослужение, царство Божие, иерархи, боголюбивые пастыри, Святая Земля, освящение, жены-мироносицы); 4) лексику с газетно-публицистической функционально-стилевой окраской (суверенные государства, боевики, сфера образования, преодоление трудностей, экономическая и социальная обстановка, проблемы беженцев и регионов). Основной лексический ресурс стиля составляет лексика эмоционально-экспрессивно окрашенная, в частности архаически-возвышенная и эмоционально-оценочная (беспримерная преданность, возвеличить воинов, неземное величие, черпать вдохновение, преславный праздник), употребление которой связано с реализацией тех коммуникативных целей, о которых шла речь выше: с воспитательно-дидактической целью и целью положительного эмоционального воздействия, направленного на формирование у адресата определенных морально-нравственных концептов. Грамматические ресурсы стиля включают такие морфологические и синтаксические средства, которые обеспечивают: 1) книжный характер стиля (в частности родительный присубстантивный, причастия и причастные обороты, пассивные конструкции); 2) архаическую стилистическую окраску речи (архаические морфологические формы, устаревшее управление, инверсия согласуемого компонента в словосочетании); 3) создание экспрессивного эффекта (ряды однородных членов, суперлативы); напр.: 1) лето благости Господней; слова мира и любви; радующее сердце общение; восстанавливаемый в Москве Храм Христа Спасителя; 2) с любовию во Христе; изглаждена будет; ныне рождшемся; возлюбленные о Господе; на земли; миру горнему; хранить веру отеческую; Церковь небесная; 3) …поздравляю вас, дорогие мои, с этим светлым и благословенным праздником; важнейший; преизобильная; преславное; многополезное; радостнейший; наичестнейшие; благословеннейший. С негативной точки зрения арсенал грамматических средств стиля характеризуется отсутствием многокомпонентных усложненных предложений с разнородными синтаксическими связями, бессоюзного способа выражения подчинительных отношений, что связано со стремлением к доступности, понятности Ц.-р. текстов массовому адресату.

Целям усиления экспрессии и, в частности, создания эмоционально-оценочной стилистической окраски речи, служат, кроме использования оценочной и эмоционально-экспрессивно окрашенной лексики: а) обширная цитация; б) использование тропов и фигур речи (наиболее типичными из которых являются метафоры, эпитеты, повторы, градация, антитеза, инверсия, риторический вопрос); в) приемы усложнения композиции текстов; напр.: "Мы грешны и нечисты // А Она (Богородица) / Пречистая" (антитеза); "И действительно / кому и когда отказал Бог в благодати / просвещения / Кто из христиан / не может получить / себе мудрости от Бога?" (риторический вопрос); (примеры Н.Н. Розановой).

В целом, с точки зрения языкового воплощения, изученные жанры Ц.-р. с. отличаются сочетанием общекнижных элементов с церковно-религиозными и газетно-публицистическими, а также архаически-торжественной и эмоционально-оценочной окраской, что отличает Ц.-р. с. от всех остальных книжных функц. стилей, в том числе - и от газетно-публицистического, с которым он сближается сложностью коммуникативной функции, массовым характером адресата и эмоционально-экспрессивной окрашенностью многих языковых средств, входящих в его систему. Однако указанные признаки, а также различная направленность воздействия, характер образа автора, отсутствие той открытости для стилистически сниженных, пейоративно-оценочных и даже нелитературных элементов, которая свойственна газетно-публиц. стилю, - все это не позволяет считать Ц.-р. с. "разновидностью" или "подстилем" газетно-публиц. функц. стиля совр. рус. лит. языка.

Лит.: Крысин Л.П. Религиозно-проповеднический стиль и его место в функционально-стилистической парадигме современного русского литературного языка // Поэтика. Стилистика. Язык и культура / Памяти Т.Г. Винокур. - М., 1996; Шмелев А.Д. Функциональная стилистика и моральные концепты // Язык. Культура. Гуманитарное знание. Научное наследие Г.О. Винокура и современность. - М., 1999; Крылова О.А. Существует ли церковно-религиозный функциональный стиль в современном русском литературном языке? // Культурно-речевая ситуация в современной России. - Екатеринбург, 2000; Ее же: Можно ли считать церковно-религиозный стиль современного русского литературного языка разновидностью газетно-публицистического? // Стереотипность и творчество в тексте. - Пермь, 2001; Со Ын Ён, Речевой жанр современного церковно-религиозного послания.: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - М., 2000; Розанова Н.Н. Коммуникативно-жанровые особенности храмовой проповеди // И.А. Бодуэн де Куртенэ: Ученый. Учитель. Личность / Под редакцией Т.М. Григорьевой. - Красноярск, 2000.

Кожина М.Н. К основаниям функциональной стилистики. - Пермь, 1968 (см. с. 160-175); Феодосий епископ Полоцкий и Глубокский. Гомилетика. Теория церковной проповеди, Моск. Духов. Академия. - Сергиев Посад, 1999; Войтак М. Индивидуальная реализация жанрового образца проповеди // Стереотипность и творчество в тексте. - Пермь, 2002; Makuchowska M. Język religijny // Język polski / Ред. St. Gajda. - Opole, 2001.

О.А. Крылова

Составить слова из слова церковно-религиозный стиль

Граммати́ческая фо́рма -

языковой знак, в котором грамматическое значение находит своё регулярное

(стандартное) выражение. В пределах Г. ф. средствами выражения

грамматических значений являются (в различных языках) аффиксы (в т. ч. нулевые), фонемные чередования («внутренняя флексия»), характер ударения, редупликация (повторы), служебные слова, порядок слов, интонация. В морфологии

языков, характеризующихся словоизменением,

под морфологическими формами понимаются регулярные

видоизменения слов определённых частей речи,

несущие комплекс морфологических значений или одно такое значение

(например, форма именительного падежа

множественного числа существительного, форма 1‑го лица единственного числа настоящего времени глагола,

форма сравнительной степени прилагательного). Все формы изменяемого слова

составляют его парадигму. Различаются

синтетические (простые) и аналитические (сложные) морфологические

формы, которые представляют собой сочетание знаменательного и

служебного слов («буду говорить», «говорил бы»), функционирующие как

одно слово. Конкретное слово в определённой его морфологической форме

называется словоформой.

Деление всех Г. ф. слов на формы словоизменения и словообразования восходит к работам

Ф. Ф. Фортунатова. Иногда также выделяют сферу «формообразования», очертания которой неясны и

понимаются по-разному, чаще всего - как область образования всех форм,

выражающих как словоизменительные, так и несловоизменительные

морфологические значения.

Выражение и содержание в Г. ф. нередко асимметричны. Например, с одной стороны, широко

распространённый в языках флективного типа синкретический способ выражения морфологических

значений (ср. выражение значений рода, числа и падежа одной флексией в русских прилагательных), с другой -

«избыточность» выражения значения лица глагола (флексией и личным местоимением: «Я иду»), числа и падежа

существительного (формами самого существительного и согласуемого или координируемого слова),

семантики вопроса (особой интонацией предложения, порядком слов и

служебными словами - частицами). В языках с

невыраженным или слабо выраженным флективным строем (изолирующих и

близких к ним) основным способом выражения грамматических значений слов

является их синтаксическая сочетаемость.

Фортунатов Ф. Ф., Сравнительное языковедение, в его кн.:

Избранные труды, т. 1. М., 1956;

Морфологическая структура слова в языках различных типов, М.- Л.,

1963;

Реформатский А. А., Введение в языковедение, М., 1967;

Зализняк А. А., Русское именное словоизменение, М.,

1967;

Общее языкознание. Внутренняя структура языка, М., 1972;

Виноградов В. В., О формах слова, в его кн.: Избранные

труды. Исследования по русской грамматике, М., 1975;

Русская грамматика, т. 1, М., 1980;

Лопатин В. В., Морфологические категории в плане выражения,

в кн.: Русский язык. функционирование грамматических категорий. Текст и

контекст, М., 1984;

см. также литературу при статьях Грамматическая категория, Грамматическое значение.

В. В. Лопатин.

Составить слова из слова грамматическая форма

Паде́ж -

грамматическая категория имени, выражающая его синтаксические отношения к другим словам высказывания или к высказыванию в целом, а также

всякая отдельная граммема этой

категории (конкретный падеж).

Падеж существительного обычно отражает его

способность выступать в качестве подчинённого члена отношения управления. Синтаксическая зависимость от

управляющего слова, как правило, указывает на функционирование

существительного в роли актанта,

заполняющего валентность того или иного предиката. Основная семантическая функция субстантивного падежа

состоит в выражении смыслового отношения предмета, обозначаемого

данным существительным, к предметам или явлениям, выражаемым

управляющим словом. Иногда (например, в «падежной грамматике»

Ч. Филмора) термином «падеж» обозначают соответствующие смысловые

отношения - так называемые семантические роли аргументов. Это

особое, семантическое, понимание термина «падеж», рассматривающее

падеж безотносительно к способу выражения, противопоставляется

традиционному, «формальному» пониманию, ориентирующемуся при

выделении падежей на определённые внешние различия, соответствующие

смысловым (или синтаксическим) различиям хотя бы в части

рассматриваемых случаев. Традиционное понимание требует, кроме того,

чтобы внешние различия между падежами выражались морфологическими средствами, в пределах

самих словоформ. При таком

«узкоформальном» понимании, по определению А. А. Зализняка, в

качестве падежных форм допускаются только цельные словоформы, и

два падежа признаются различными лишь в том случае, если хотя бы у части

склоняемых слов им соответствуют внешне различные словоформы. Таким

образом, падеж в традиционном понимании представляет собой

словоизменительную категорию; наличие в языке категории падежа

свидетельствует о синтетизме. Однако ряд

языковедов (например, С. Е. Яхонтов) считает возможным говорить о так

называемых аналитических падежах; в этом

случае падежными формами могут считаться сочетания существительных с

предлогами, послелогами или даже существительные в

определённой синтаксической позиции (в языках с твёрдым порядком слов).

Иногда термин «аналитический падеж» употребляется для обозначения

случаев, когда падеж выражается не в пределах самого

существительного, но в пределах словоформы согласуемого с ним слова:

ср. нем. dem

Lehrer ‘учителю’ (определ.), ein-em

Lehrer ‘учителю’ (неопредел.), mein-er

Mutter ‘моей матери’ (род. п.), рус. «тёпл-ого пальто» и

т. п.

«Флективный» падеж, т. е. падеж в наиболее строгом, узкоформальном

понимании, выражается в языках мира, как правило, сегментными аффиксами - суффиксами или окончаниями.

Известны, однако, примеры выражения падежа значащими чередованиями, или апофониями (в современном ирландском языке), меной тонов (например, в языке кипсигис, Кения).

В агглютинативных языках (см. Агглютинация) падеж выражается автономно, с

помощью специальных аффиксов, а во флективных

языках - кумулятивно (слитно с граммемами числа), при помощи флексий.

Конкретный падеж представляет собой специфическое для данного языка

соответствие между набором синтаксических (или семантических)

функций существительного и набором морфологических показателей.

Однако если два падежа двух разных языков достаточно сходны по набору

основных функций, то они обычно получают одно и то же название.

Внутренняя форма термина «падеж» (калька с греч. πτῶσις и лат.

casus - падение), так же как и терминов

«склонение», «флексия» («сгибание»), отражает представление о словоизменении как о иерархической системе

форм; одна из форм - назывной падеж - мыслится как главный, «исходный»,

«прямой» падеж, а остальные - как отклонения от него. Назывной падеж,

выполняющий функцию называния предмета вне контекста (остенсивного определения), выступает

как показатель синтаксической независимости слова в составе заглавий,

вывесок и т. п. В языках номинативного

строя назывную функцию выполняет номинатив (именительный

падеж), в языках эргативного строя -

абсолютив; в отличие от назывного, прямого, падежа, остальные

падежи парадигмы квалифицируются как

косвенные. В другой терминологии, однако, прямыми падежами считаются

стандартные способы кодирования агенса

и пациенса (т. е. именительный и

винительный падежи), остальные падежи в этом случае считаются

косвенными.

Богатая и разветвлённая номенклатура падежей, применяемая в

современных грамматических описаниях, базируется на основных

семантических и синтаксических функциях этих падежей. Каждой функции

соответствует некоторый падеж, выступающий в качестве стандартного

способа выражения (т. е. «основного», «типового», «прямого» показателя)

данной функции. Так, в эргативных языках единственный актант непереходного глагола

передаётся так же, как пациенс переходного глагола, - абсолютивом, а

агенс переходного глагола - эргативом. В языках номинативного

строя единственный актант непереходного глагола стандартно

выражается так же, как агенс переходного глагола, - номинативом

(падежом подлежащего); пациенс переходного

глагола - аккузативом (падежом прямого дополнения).

Падеж, выражающий приименное субстантивное определение в составе именной группы,

называется генитивом. Существуют стандартные способы

падежного выражения различных пространственных значений, ролей

бенефицианта, сопроводителя, инструмента и др.

Роль бенефицианта, или реципиента, получателя, т. е. лица,

получающего что-либо в результате действия, осуществляемого агенсом,

выполняется дативом (дательным падежом): ср. «Мудрому

дай голову, трусливому дай коня...»; обычно тот же падеж

выражает роль адресата, получателя информации. Роль экспериенцера -

лица, воспринимающего что-либо или испытывающего какое-либо чувство,

выражает аффектив, или аффективный падеж (например, в

некоторых андийских языках; ср. годоберин.

ди-ра биъида, гьаъа, алъа ‘я знаю, увидел, услышал’). В ряде

языков экспериенцер стандартно передаётся дативом (например, в грузинском языке) или номинативом (ср. «Я не люблю

фатального исхода»).

Роль орудия, инструмента, используемого агенсом для воздействия на

другой предмет, выражается инструменталисом, или творительным

падежом: ср. «Что написано пером, того не вырубишь

топором»; инструменталис нередко выражает также роли агенса в

пассивных конструкциях (ср. «человек, обуреваемый страстями») и

имущества в «наделительных» конструкциях (с глаголами «снабжать»,

«награждать», «кормить» и т. п.; ср. «Соловья баснями не

кормят»). Роль сопроводителя, т. е. лица, выполняющего какое-либо

действие совместно с агенсом, выражается комитативом, или

социативом (например, в финском, баскском и др.; ср. фин. Naapurimme

tuli vaimo-inensa ja laps-inensa ‘Наш сосед

пришёл с женой и детьми / или: с женой и ребёнком’); в ряде языков

функцию комитатива берёт на себя инструменталис (ср. ведийское devó devébhir ā́ gamat ‘Пусть бог придёт с

богами’).

Пространственные значения, выражаемые падежами, организованы в

систему по двум основным параметрам - двигательному и ориентирующему.

Среди ориентирующих выделяются значения внутреннего​/​внешнего

расположения, верха​/​низа, вертикальности​/​наклонности,

передней​/​задней стороны, близости​/​дальности и др. Среди двигательных

значений выделяются направленность (в т. ч. приближение и

удаление)​/​ненаправленность, контактность​/​неконтактность и

ограниченность​/​неограниченность движения. Так, например, в

некоторых диалектах литовского языка употребляются 4

разновидности местного падежа: инессив (нахождение в

каком-либо месте: miškè ‘в лесу’),

иллатив (вхождение куда-либо: miškañ

‘в лес’), адессив (пребывание возле чего-либо: miškiẽp ‘у леса’) и аллатив (направление

куда-либо: miškop ‘к лесу’). Значение удаления от

внешней стороны​/​изнутри чего-либо выражается в ряде языков при помощи

аблатива и элатива. Транслатив выражает

значение изменения расположения, перемещения, а также изменения

качества или состояния («Он стал царём» в противоположность

эссиву «Он был царём»).

Стандартный способ выражения парциального значения, т. е. значения

части по отношению к целому, - партитив, или частичный падеж.

В русском языке партитив является

морфологически несамостоятельным падежом (по терминологии

Зализняка), омонимичным либо родительному падежу

(«купи чернил»), либо дательному падежу («купи сыру, чаю...»).

Роль обращения, т. е. обозначения

предполагаемого адресата речевого акта, выражается вокативом,

или звательным падежом. Прагматическая нагрузка вокатива способствует

его семантической и синтаксической изолированности от остальных

членов падежной системы. В русской разговорной

речи вокативную функцию выполняют вокативные формы типа «мам!»,

«пап!», «Вань!» и т. п.

В концепции Р. О. Якобсона стандартные способы кодирования агенса,

пациенса и приименного атрибута (для русского языка соответственно

именительный, винительный и родительный падеж) квалифицируются как

«полные» падежи, сигнализирующие о центральной, магистральной позиции

существительного в семантико-синтаксической перспективе

высказывания. Им противопоставляются «периферийные» падежи

(дательный, творительный, предложный), сигнализирующие о

периферийности положения имени относительно основного содержания

высказывания. Различение полных и периферийных падежей соответствует

различению синтаксических («грамматических», «абстрактных») и

семантических («смысловых», «конкретных») падежей в концепции

Е. Куриловича, усматривающего первичную функцию синтаксических

падежей в выражении дополнения (управляемого члена), а первичную функцию

семантических падежей - в выражении обстоятельства («наречного»

члена). Граница между синтаксическими и семантическими функциями

падежа не является ни резкой, ни абсолютной; говоря о тех и других,

обычно имеют в виду преобладание тех или иных свойств, а также

тенденцию данного падежа оформлять «сильноуправляемые» или

«слабоуправляемые» члены предложения (А. М. Пешковский,

Ю. Д. Апресян).

Трактовка актантных функций падежа как синтаксических

(а обстоятельственных - как семантических) относится лишь к

актантным падежам, находящимся в синтаксическом контрасте. Если же

актантные падежи занимают тождественную позицию (например, винительный и

родительный падежи в позиции прямого дополнения), они могут становиться

членами семантической оппозиции: ср. смысловое различие между

«предметным» (количественно определённым) и «вещественным»

(неопределённым) представлением объекта в парах типа «принёс

конфеты» - «принёс конфет».

Падеж согласуемых слов (например, прилагательных, числительных, причастий)

представляет собой согласовательную грамматическую категорию -

согласовательный падеж в противоположность рекционному (связанному с

управлением) падежу существительных: изменение по падежам для

согласуемых слов, обычно выполняющих роль атрибута по отношению к

некоторому существительному, - результат согласования с главенствующим существительным,

стоящим в том или ином рекционном падеже.

Абсолютной границы между рекционными и согласовательными падежами

нет, так как падеж существительного может быть согласовательным

(например, в позиции приложения: ср.

«у Иванушки-дурачка»), а падеж прилагательного - рекционным (например, в

позиции сказуемого: ср. «Если хочешь быть

красивым, поступи в гусары»).

В древнегрузинском языке существительное в функции приименного

атрибута оформляется генитивом (рекционным падеж), но в то же время

принимает и падеж главенствующего существительного

(согласовательный падеж): ср.: saxel-man mam-isa-man ‘имя

отца’, где isa - показатель генитива, а man - эргатива; saxel-ita

mam-isa-jta ‘именем отца’, где ‑ita/‑jta - показатель

инструменталиса и т. п. Некоторую аналогию представляют русские

притяжательные прилагательные типа «отц-ов» («отц-ов-а»,

«отц-ов-у»...), «мам-ин» («мам-ин-ого», «мам-ин-ому...»), где

притяжательные суффиксы ‑ов-, ‑ин- аналогичны показателям рекционного

генитива, а флексии ‑ø, ‑а, ‑у, ‑ого, ‑ому - показателям

согласовательных падежей (ср. также просторечное «ихний», «ихнего»...).

Количество согласовательных падежей может не совпадать с количеством

рекционных. Так, в ряде дагестанских языков прилагательные и

числительные имеют всего 2 согласовательных падежа - прямой и

косвенный. Атрибут ставится в прямом падеже, если определяемое стоит

в абсолютиве; в противном случае (т. е. если определяемое стоит в

одном из многочисленных косвенных падежей) атрибут ставится в косвенном

падеже. Обратная ситуация имеет место в том случае, когда

существительное имеет «вырожденную» парадигму склонения с

омонимичными формами падежей, а падеж атрибута приобретает

дифференцирующую функцию: ср. «чёрн-ый кофе», «чёрн-ого кофе»... и

т. п.

Успенский В. А., К определению

падежа по А. Н. Колмогорову, «Бюллетень Объединения по проблемам

машинного перевода», 1957, № 5;

Есперсен О., Философия

грамматики, пер. с англ., М., 1958;

Булыгина Т. В., Некоторые вопросы

классификации частных падежных значений, в кн.: Вопросы составления

описательных грамматик, М., 1961;

Курилович Е., Проблема

классификации падежей, в его кн.: Очерки по лингвистике, М., 1962;

Кибрик А. Е., К типологии

пространственных значений, в кн.: Язык и человек, М., 1970;

его же, Предикатно-аргументные отношения в семантически

эргативных языках, Известия АН СССР, серия ЛиЯ, 1980, т. 39, № 4;

«День Артура Озола»: категория падежа в структуре и системе языка,

Рига, 1971;

Кацнельсон С. Д., Типология языка

и речевое мышление, Л., 1972;

Гладкий А. В., Попытка

формального определения понятий падежа и рода существительного, в кн.:

Проблемы грамматического моделирования, М., 1973;

Зализняк А. А., О понимании

термина «падеж» в лингвистических описаниях, I, там же;

Бенвенист Э., К анализу падежных

функций: латинский генитив, в его кн.: Общая лингвистика, пер. с франц.,

М., 1974;

Апресян Ю. Д., Лексическая

семантика, М., 1974;

Лайонз Дж., Введение в теоретическую лингвистику, пер. с

англ., М., 1978;

Яхонтов С. Е., Классы глаголов и

падежное оформление актантов, в кн.: Проблемы теории грамматического

залога, Л., 1978;

Филлмор Ч., Дело о падеже, пер. с

англ., НЗЛ, в. 10, М., 1981;

Вежбицка А., Дело о поверхностном

падеже, пер. с англ., НЗЛ, в. 15, М., 1985;

Якобсон Р. О., К общему учению о

падеже, в его кн.: Избранные работы, пер. с англ., М., 1985;

Groot A. W.

de, Classification of cases and uses of cases, в

кн.: For Roman Jakobson, The Hague, 1956;

Moravcsik E., On

the case marking of objects, в кн.: Universals of

human language, v. 4 - Syntax, Stanford, 1978;

Kasustheorie, Klassifikation, semantische Interpretation,

Hamb., 1977;

Beiträge zum Stand der Kasustheorie, Tübingen, 1981;

Serbat G., Cas et

fonctions. Étude des principales doctrines casuelles du Moyen Âge à nos

jours, P., 1981;

Brecht R. D., Levine

J. S. (eds.), Case in Slavic, Columbus (Ohio), 1986;

см. также литературу при статьях Падежная грамматика, Склонение, Управление.

Т. В. Булыгина, С. А. Крылов.

Составить слова из слова падеж