Гро́ссман Василий Семёнович (1905-1964), русский писатель. Историко-революционный роман «Степан Кольчугин» (ч. 1-4, 1937-40). Пьеса «Если верить пифагорейцам» (1946). Повесть «Народ бессмертен» (1942), роман «За правое дело» (1952), посвящённый народному подвигу в Великой Отечественной войне. В повести «Всё течёт» (1955-63, опубликована в 1970, в России - 1989) - жёсткое изображение трагического в истории страны 30-50-х гг. В романе «Жизнь и судьба» (1948-60; в 1961 рукопись арестована; опубликован в 1980, в России - 1988) - многоплановая панорама эпохи Великой Отечественной войны (Сталинградская битва, тыл, ГУЛАГ, немецкие концлагеря, еврейское гетто), проблемы противостояния личности насилию тоталитарной системы (фашистской и коммунистической), психологизм в изображении человека, прозревание экзистенциальных глубин сознания.
* * *
ГРОССМАН Василий Семенович - ГРО́ССМАН Василий Семенович (наст. имя и отчество Иосиф Самуилович) [29 ноября (12 декабря) 1905, Бердичев, Украина - 14 сентября 1964, Москва], русский писатель.
Молодые годы
Из интеллигентной семьи: отец инженер-химик, мать преподавательница французского языка. В литературу Гроссман пришел из гущи жизни - провинциальной, шахтерской, заводской. Он многое успел повидать в годы своей юности и молодости. Помнил Гражданскую войну на Украине, эти впечатления потом отозвались в ряде его произведений. В 1920-е годы семья его материально жила очень нелегко, в школе и университете ему пришлось постоянно подрабатывать себе на жизнь. Он был пильщиком дров, воспитателем в трудовой коммуне беспризорных ребят, в летние месяцы отправлялся с различными экспедициями в Среднюю Азию.
В 1929 Гроссман окончил химическое отделение физико-математического факультета Московского университета и уехал в Донбасс. Работал в Макеевке старшим лаборантом в Научно-исследовательском институте по безопасности горных работ и заведующим газоаналитической лабораторией шахты Смолянка-11, затем - в Сталино (ныне Донецк) химиком-ассистентом в Донецком областном институте патологии и гигиены труда и ассистентом кафедры общей химии в Сталинском медицинском институте. В 1932 Гроссман заболел туберкулезом, врачи рекомендовали ему поменять климат, он переехал в Москву, работал на карандашной фабрике имени Сакко и Ванцетти старшим химиком, заведующим лабораторией и помощником главного инженера. Впечатлениями тех лет навеяно многое в таких его произведениях, как «Глюкауф» (1934), «Цейлонский графит» (1935), «Повесть о любви» (1937).
Встреча с М. Горьким
Писать Гроссман начал в студенческие годы. Первая публикация - напечатанный в апреле 1934 в «Литературной газете» рассказ «В городе Бердичеве» (по мотивам этого рассказа кинорежиссер А. Аскольдов в 1967 снял фильм «Комиссар», вышедший на экран лишь через двадцать с лишним лет). Рассказ Гроссмана заметили и высоко оценили такие строгие ценители литературы, как М. Горький (см. ГОРЬКИЙ Максим), И. Э. Бабель (см. БАБЕЛЬ Исаак Эммануилович), М. А. Булгаков (см. БУЛГАКОВ Михаил Афанасьевич). Горький пригласил Гроссмана для беседы и посоветовал ему - вопреки своему отрицательному отношению к быстрой профессионализации начинающих писателей - оставить работу инженера-химика и целиком посвятить себя литературе. «Эта встреча с Алексеем Максимовичем, - вспоминал Гроссман, - в большой степени повлияла на дальнейший мой жизненный путь». Но в своем творчестве он ориентировался на толстовские традиции, а еще ближе ему был художественный и нравственный, гуманистический опыт Чехова (см. ЧЕХОВ Антон Павлович). Он писал: «Чехов осуществлял самого себя в этих замечательных людях - милых, умных, неловких, изящных и добрых, сохранивших свою душевную неизменность, свою чистоту и благородство во тьме русской предреволюционной жизни. Он осуществлял в них свое духовное существо, делал его зримым, весомым и мощным...».
Кроме рассказов и повестей, Гроссман в предвоенные годы создает четыре части романа «Степан Кольчугин» (1937-1940), отражавшего важнейшие события истории России начала 20 века, - приобретенный опыт работы над крупноформатной прозой сказался потом в сталинградской дилогии «За правое дело» и «Жизнь и судьба». «Степана Кольчугина» Гроссман не окончил - началась Великая Отечественная война.
Годы войны
Все четыре года войны Гроссман - фронтовой корреспондент «Красной звезды». В написанной вскоре после победы статье он вспоминал: «Мне пришлось видеть развалины Сталинграда, разбитый зловещей силой немецкой артиллерии первенец пятилетки - Сталинградский тракторный завод. Я видел развалины и пепел Гомеля, Чернигова, Минска и Воронежа, взорванные копры донецких шахт, подорванные домны, разрушенный Крещатик, черный дым над Одессой, обращенную в прах Варшаву и развалины харьковских улиц. Я видел горящий Орел и разрушения Курска, видел взорванные памятники, музеи и заповедные здания, видел разоренную Ясную Поляну и испепеленную Вязьму». Здесь названо еще далеко не все - Гроссман видел и форсирование Днепра, и чудовищный нацистский лагерь уничтожения Треблинку (см. ТРЕБЛИНКА), и агонию Берлина. Первую в русской литературе повесть о войне - «Народ бессмертен» (название точно выражает ее главную идею) написал Гроссман, она печаталась в «Красной звезде» в июле-августе 1942.
Сталинградская битва
Особая глава фронтовой биографии писателя - Сталинградская эпопея; он был с первого до последнего дня ее очевидцем. Сохранившиеся записные книжки свидетельствуют, что Гроссман не раз бывал во многих вошедших в историю местах ожесточенных боев за Сталинград: на Мамаевом кургане (см. МАМАЕВ КУРГАН) и на Тракторном, на «Баррикадах» и СталГРЭСе, на командном пункте В. И. Чуйкова (см. ЧУЙКОВ Василий Иванович), в дивизиях А. И. Родимцева (см. РОДИМЦЕВ Александр Ильич), Батюка, Гуртьева, встречался и подолгу беседовал - и не после, когда все было кончено, а тогда же, в разгар боев, - со многими участниками сражения и прославившимися военачальниками, и оставшимися безвестными офицерами и солдатами, а нередко видел их в деле. Его сталинградские очерки зачитывали до дыр (об этом свидетельствовал также знаменитый сталинградец В. П. Некрасов). (см. НЕКРАСОВ Виктор Платонович)
«За правое дело»
Популярность и официальный ранг Гроссмана были высоки, однако, лишь в годы войны. Уже в 1946 официозная критика обрушилась на «вредную», «реакционную, упадническую, антихудожественную» пьесу Гроссмана «Если верить пифагорейцам». Это было началом травли писателя, продолжавшейся до самой его смерти.
В 1943 по горячим следам событий Гроссман в редкие свободные от фронтовых командировок и редакционных заданий часы начал писать роман о Сталинградской битве. В августе 1949 рукопись романа «За правое дело» была представлена в редакцию «Нового мира». Редактирование рукописи продолжалось почти три года, за это время сменилась редколлегия журнала, появлялись все новые и новые редакционно-цензорские требования. Существует девять вариантов рукописи, которые хранятся в архиве. Роман был опубликован в 1952. В феврале 1953 появилась одобренная Сталиным разгромная, с политическими обвинениями статья М. С. Бубеннова (см. БУБЕННОВ Михаил Семенович) «О романе В. Гроссмана «За правое дело», которая была началом кампании шельмования романа и его автора, тотчас же подхваченной другими органами печати. Отдельным изданием «За правое дело» вышло только после смерти Сталина, в 1954 в Воениздате (с новыми перестраховочными купюрами), в 1956 «Советский писатель» выпустил книгу, в которой автор восстановил некоторые пропуски.
История романа «Жизнь и судьба»
Но Гроссман, несмотря ни на что, продолжал работать. Это была вторая книга дилогии «Жизнь и судьба», которая была закончена в октябре 1960. Гроссман отдал рукопись в журнал «Знамя». Там на заседании редколлегии, в котором участвовали и руководители Союза писателей, роман отвергли «как вещь политически враждебную», о чем было немедленно доложено в ЦК КПСС Автор был предупрежден, что должен «изъять из обращения экземпляры рукописи своего романа и принять все меры к тому, чтобы рукопись не попала во вражеские руки». После такой выволочки Гроссман не исключал возможности самого худшего: ареста, лагеря и конфискации архива. На всякий случай два экземпляра рукописи он отдал на сохранение друзьям. 14 февраля 1961 к нему явились с ордером на обыск и забрали все остальные экземпляры рукописи, черновики, даже подготовительные материалы - все это затем бесследно исчезло, видимо, было уничтожено. Гроссман обратился с гневным письмом к Н. С. Хрущеву (см. ХРУЩЕВ Никита Сергеевич), требуя, чтобы ему вернули рукопись: «Эта книга мне так же дорога, как отцу дороги его честные дети. Отнять у меня книгу - это то же, что отнять у отца его детище... Нет смысла, нет правды в нынешнем положении, - в моей физической свободе, когда книга, которой я отдал жизнь, находится в тюрьме, - ведь я ее написал, ведь я не отрекаюсь от нее». Через несколько месяцев его принял М. А. Суслов (см. СУСЛОВ Михаил Андреевич), он подтвердил, что и речи не может быть о возвращении рукописи автору и публикации романа.
Через несколько лет после смерти Гроссмана С. И. Липкин (см. ЛИПКИН Семен Израилевич) с помощью писателя В. Н. Войновича (см. ВОЙНОВИЧ Владимир Николаевич) и академика А. Д. Сахарова (см. САХАРОВ Андрей Дмитриевич) переправил за рубеж фотопленку хранившейся у него рукописи. «Жизнь и судьба» вышла в 1980 в Лозанне (Швейцария). Лишь с наступлением перестройки в 1988 роман был опубликован на родине писателя.
Дух свободы
«...В Сталинграде войны была заключена душа. Его душой была свобода», - это Гроссман почувствовал в Сталинграде еще тогда, когда там шли ожесточенные уличные бои. В романе «За правое дело» сталинградские наблюдения сложились в некий «закон» войны, таящий «разгадку победы и поражения, силы и бессилия армий». Одним из проявлений открывшегося писателю «закона» было «чудо», происшедшее в Сталинграде, где сражение шло в конечном счете за «присущую людям меру морали, убежденности в человеческом праве на трудовое и национальное равенство». В романе «Жизнь и судьба» писатель идет дальше в постижении Сталинградской эпопеи - она рассматривается с точки зрения универсальных, всеобъемлющих категорий человеческого бытия. В фашизме он видит зло, угрожающее роду человеческому: «Фашизм и человек не могут сосуществовать. Когда побеждает фашизм, перестает существовать человек, остаются лишь внутренне преображенные, человекообразные существа». Эта высокая гуманистическая позиция делает Гроссмана бесстрашным обличителем и нашего собственного зла, советского тоталитарного строя, во всех его проявлениях, он не делит зло на «свое» и «чужое». Кульминацией Сталинградской битвы и высшим проявлением духа сражающегося народа стала в романе оборона дома «шесть дробь один», это точка, в которой сошлись все нити повествования. Не строгий приказ, не угроза жестокого наказания за его невыполнение, а ощущаемая каждым ответственность за исход боя и судьбу страны, дух свободы, которые обрели защитники дома, были источником этой самоотверженности.
Историческая трагедия народа
Однако великая победа в Сталинграде, рожденная неудержимым порывом народа к свободной жизни, была у народа отобрана, использована для его подавления, для укрепления тоталитарного, лагерного режима, для торжества сталинщины. Сразу же после разгрома немцев в Сталинграде появляются первые признаки возвращения к довоенным нравам и порядкам. Отечество было спасено, враг повержен, а тем, кто, не щадя себя, остановил фашистское нашествие, кто вынес на своих плечах главную тяжесть войны, самым свирепым образом дали понять, что их заслуги, пролитая ими кровь ровным счетам ничего не значат, что с фронтовым свободолюбием и независимостью будет покончено. Эта историческая трагедия раскрыта Гроссманом с большой художественной силой. «Жизни и судьбе» присущи размах эпической панорамы и масштаб мысли, которой по плечу постижение сложного, скрытого хода истории. Генрих Белль (см. БЕЛЛЬ Генрих) в своей рецензии на «Жизнь и судьбу» справедливо заметил: «Этот роман - грандиозный труд, который едва ли назовешь просто книгой, в сущности, это несколько романов в романе, произведение, у которого есть своя собственная история - одна в прошлом, другая в будущем».
Поздние рассказы
Параллельно с работой над сталинградской дилогией Гроссман писал рассказы, большая часть которых при его жизни не была и не могла быть опубликована. О чем бы ни писал в поздних рассказах Гроссман - о мещанской алчности, уродующей души людей, разрывающей даже родственные связи («Обвал», 1963), о маленькой девочке, которая, попав в окраинную больницу, сталкивается с неприглядной реальностью несправедливо устроенной жизни простых людей и начинает чувствовать фальшь благополучного существования того круга хорошо устроенных, к которому принадлежат и ее родители («В большом кольце», 1963), о судьбе женщины, полжизни проведшей в тюрьмах и лагерях, встреченной полным равнодушием соседей, которым ни до чего, кроме своего растительного существования, нет дела («Жилица», 1960), о доброте и сердечной отзывчивости, испытываемых на прочность бездушной рутиной нашего времени («Фосфор», 1958-1962), о кладбище, которое не защищено от тщеславной суеты и неутоленных амбиций живых («На вечном покое», 1957-1960), о людях, которые, нажав кнопку бомбосбрасывателя, превратили в пепел десятки тысяч неведомых им людей [«Авель (Шестое августа)», 1953], о Матери с Младенцем как самом прекрасном воплощении идеи бессмертия рода человеческого («Сикстинская Мадонна», 1955), - о чем бы ни писал Гроссман, он ведет непримиримую войну с насилием, жестокостью, бессердечием, защищая достоинство и свободу, на которые имеет неотъемлемое право каждый человек.
Последние годы
Вскоре после расправы, учиненной властями над его романом, Гроссмана настигла неизлечимая болезнь. Но он продолжал работать. «У меня бодрое, рабочее настроение, и меня это очень удивляет - откуда оно берется? - писал он осенью 1963 жене. - Кажется, давно уж должны были опуститься руки, а они, глупые, все тянутся к работе». И Некрасов, вспоминая Гроссмана, выделял как главную черту его личности отношение к писательству: «...Покоряли прежде всего не только ум его и талант, не только умение работать и по собственному желанию вызвать «хотение», но и невероятно серьезное отношение к труду, к литературе. И добавлю - такое же серьезное отношение к своему - ну как бы это сказать, - к своему, назовем, поведению в литературе, к каждому сказанному им слову».
В последние, очень тяжелые для него годы Гроссман написал две необычайно сильные, вершинные в его творчестве книги: армянские записки «Добро вам! (Из путевых заметок)» (1962-1963) и повесть «Все течет...» (1955-63). Полицейские меры начальства не запугали его, не заставили попятиться от опасной, свирепо наказуемой правды. Оба эти последние его произведения проникнуты духом неукротимого свободолюбия. В критике тоталитарного режима, тоталитарной идеологии, тоталитарных исторических мифов Гроссман идет очень далеко. Впервые в советской литературе проводится мысль о том, что основы бесчеловечного, репрессивного режима были заложены Лениным. Гроссман первым рассказал об унесшем миллионы людей голодоморе 1933 на Украине, показав, что голод, как и кровавый тайфун, названный потом тридцать седьмым годом, были целенаправленными мероприятиями людоедской сталинской политики.
