Вре́мя

глагольное - грамматическая

категория глагола, являющаяся специфическим языковым отражением

объективного времени и служащая для темпоральной (временно́й) локализации

события или состояния, о котором говорится в предложении. Эта локализация является дейктической, т. е. соотнесённой прямо или

косвенно с реальным или воображаемым hic et

nunc ‘здесь и теперь’. Она заключается в указании посредством

противопоставленных друг другу временны́х форм (глагольных

времён) на одновременность, предшествие или следование события

моменту речи или - в случае так называемой относительной временно́й

ориентации - какой-то другой точке отсчёта. В некоторых языках формы

времени указывают и на временну́ю дистанцию (близость или отдалённость

события). Локализация, даваемая категорией времени, может сочетаться с

более детальным указанием времени при помощи лексических и

синтаксических средств (обстоятельств времени,

соответствующих союзов и т. д.).

В современном русском языке глагольные

времена, при их прямом употреблении, определяют событие

непосредственно по отношению к моменту речи как одновременное (настоящее время), предшествующее (прошедшее время) или последующее (будущее время). При относительном

употреблении, например в придаточных предложениях, зависящих от

глаголов мысли, чувства и речи, событие ориентировано по отношению ко

времени действия главного предложения: «Ему показалось, что в доме

кто-то ходит»; «Он сказал, что приедет».

В ряде языков существуют специальные «относительные» времена, дающие

сложную, двух- (и даже трёх-) ступенчатую ориентацию, т. е.

ориентирующие событие по отношению к какой-либо точке отсчёта,

локализуемой, в свою очередь, относительно момента речи. Таковы «времена

предшествия» - предпрошедшее (плюсквамперфект), предбудущее (лат. futurum exactum) и перфект, впрочем, занимающий в системе

относительных времён особое место; «времена следования», например

будущее в прошедшем (лат. futurum praeteriti), и

времена, совмещающие следование и предшествие («будущее предварительное

в прошедшем»). Некоторые исследователи выделяют ещё «времена

одновременности», например как «прошедшее одновременности»

(«настоящее в прошедшем») трактуют имперфект старославянского,

латинского, французского, болгарского и

некоторых других языков.

Особый случай представляет переносное, метафорическое употребление времён, когда говорящий

мысленно переносится в другой временной план, как бы заново «проигрывая»

прошлые события (так называемое историческое настоящее: «Иду я вчера по

улице») или предвосхищая будущие («Ну, я пошёл», «Мы погибли»).

В непредикативных формах глагола (вербоидах) выступает, как правило,

относительная ориентация - на время существования ситуации,

описываемой сказуемым соответствующего предложения. Ср. деепричастия русского языка, указывающие, в

зависимости от вида глагола, либо на одновременность

сопутствующего действия главному («прощаясь, говорил...»), либо на

его предшествие («простившись, пошёл домой») и на наличие

состояния-результата («сидел сгорбившись»). Значения одновременности,

предшествования и следования действий и другие временны́е отношения между

действиями, выражаемые глагольными формами, некоторыми языковедами

выделяются в особую языковую категорию - таксис.

Средства выражения категории времени в языках

мира разнообразны. Нередко даже в одном языке используются на равных

правах синтетические и аналитические формы (ср. «пишу» - «буду

писать»).

Категория времени тесно связана с категориями вида и наклонения, что иногда затрудняет её выделение.

Времена дифференцируются по виду (например, в славянских языках). В косвенных наклонениях

противопоставление времён отсутствует (например, в русском языке) или

сведено к минимуму. Наличие во многих языках нескольких отдельных времён

в рамках прошедшего, а иногда также в рамках настоящего и будущего,

бывает обусловлено не только наличием относительных времён, но и

существованием между соответствующими формами смысловых различий,

относящихся к области видовых (аспектуальных) значений. Именно так

противостоят друг другу в ряде языков аорист и имперфект. Видовым, по крайней мере по

происхождению, является в некоторых языках и противостояние перфекта

другим формам прошедшего времени. Яркая модальная окрашенность будущего времени и особенно

будущего в прошедшем, побуждает многих учёных исключать эти формы из

категории времени и относить их к категории наклонения. Привлечение

данных по неиндоевропейским языкам показывает, что вид, время и

наклонение нередко выступают в нерасчленённом единстве. Так, основные

формы арабского глагола, так называемые перфект

и имперфект, выражают нерасчленённо значение вида и относительного

времени: перфект - значение завершённого действия, предшествующего

«точке отсчёта», имперфект - значение незаконченного действия,

одновременного ей. Глагольные формы бирманского

языка, америндских языков хопи и меномини,

некоторых австралийских языков нерасчленённо

выражают время и наклонение.

Уже Аристотель выделял время как характерную особенность глагола в

отличие от имени. Позже в европейской научной

традиции учение о категории времени опиралось главным образом на

систему глагольных времен латыни, различающую основные и относительные

времена. Соответственно М. В. Ломоносов насчитывал в русском языке 10

времён, трактуя в ряде случаев видовые и некоторые близкие к ним

различия как временны́е. С осознанием категории вида количество

выделяемых времён уменьшалось, и в середине 19 в., отчасти в связи с

неразграничением прямых и метафорических употреблений форм времени,

была выдвинута теория об отсутствии категории времени в русском глаголе

(К. С. Аксаков, Н. П. Некрасов). Более адекватную картину категории

времени в русском языке и в его истории даёт А. А. Потебня. Употребление

времён русского глагола подробно описано в работах А. А. Шахматова,

А. М. Пешковского, В. В. Виноградова, Н. С. Поспелова, А. В. Бондарко и

других.

В современном зарубежном языкознании значит. распространение получила

реинтерпретация традиционной теории времён, предложенная

Х. Рейхенбахом и оперирующая тремя понятиями: событие (E - от англ.

event), момент речи (S - от speech moment) и момент референции, соотнесения (R - от reference). Последний может совпадать с моментом

события (например, в простом прошедшем времени английского языка, в будущем времени), или с

моментом речи (в английском Present Perfect, или

с тем и другим моментом сразу (в настоящем времени) или не совпадать ни

с тем, ни с другим (например, в плюсквамперфекте, в котором все три

момента выстраиваются в последовательность E - R - S). Близкую систему с

другой символикой предложил У. Э. Булл.

Перспективно рассмотрение категории времени с позиций лингвистики текста, основанное на отграничении

эпического повествования от других видов сообщений. Предшественником

этого подхода был А. Белич, выделивший сферу «синтаксического

индикатива», в котором употребление всех форм времени соотнесено с

реальным моментом речи, и сферу «синтаксического релятива», в которой

прошлое как бы полностью отрешено от реального настоящего и изображается

само по себе. Э. Бенвенист разграничил «план речи», использующий во

французском языке все времена, кроме «аориста» (passé

simple), и все три грамматических лица, и

«план истории», использующий только «повествовательные» времена

(во французском языке - аорист, имперфект, плюсквамперфект, конструкцию

«il allait partir», но не сложный перфект) и - в

чистом случае - только 3‑е лицо единственного и множественного числа. Х. Вайнрих на материале ряда романских и германских

языков разработал концепцию, соответственно противопоставляющую

времена «обсуждаемого» и времена «повествуемого» мира (besprochene und erzählte Welt).

Есперсен О., Философия грамматики, пер. с англ., М.,

1958;

Бунина И. К., Система времён старославянского глагола, М.,

1959;

Иванова И. П., Вид и время в современном английском языке,

Л., 1961;

Поспелов Н. С., О двух рядах грамматических значений

глагольных форм времени в современном рус. языке, «Вопросы языкознания»,

1966, № 2;

Бондарко А. В., Вид и время русского глагола, М.,

1971;

Сыромятников Н. А., Система времён в новояпонском языке,

М., 1971;

Виноградов В. В., Русский язык. Грамматическое учение о

слове, 2 изд., М., 1972;

Бенвенист Э., Общая лингвистика, [пер. с франц.], М.,

1974;

Русская грамматика, т. 1, М., 1980;

Белић А., О језичкој природи и језичком развитку,

књ. 1, 2 изд., Београд, 1958;

Стевановић М., Функције и значења глаголских

времена, Београд, 1967;

Станков В., Българските глаголни времена, София,

1969;

Reichenbach H., Elements of symbolic logic,

N. Y., 1947;

Bull W. E., Time, tense and the verb, Berk. - Los

Ang., 1960;

Strunk K., Zeit und Tempus in altindogermanischen

Sprachen, «Indogermanische Forschungen», 1968, Bd 73;

Guillaume G., Temps et verbe, P., 1968;

Wunderlich D., Tempus und Zeitreferenz im

Deutschen, Münch., 1970;

McCawley J., Tense and time reference in

English, в кн.: Studies in linguistic semantics,

N. Y. - Chi. - S. F., 1971;

Weinrich H., Tempus, 3 Aufl., Stuttg. - [u. a.],

1977;

Comrie B., Tense, Camb., 1985.

Ю. С. Маслов.

Составить слова из слова время

Перехо́дности - неперехо́дности катего́рия

(транзитивности - интранзитивности категория) - языковая категория,

отражающая в широком понимании характер синтаксических свойств глагола в предложении с

точки зрения наличия​/​отсутствия у него прямого (по ряду трактовок,

функционально обязательного) дополнения:

«Ребёнок пишет письмо» - «Ребёнок сидит за столом»; в узком понимании -

характер имманентного значения глагольной лексемы - требующей или не требующей дополнения:

«читать», «строить» - «лежать», «грустить». Содержательная сторона

П.-н. к. - передача типа субъектно-предикатно-объектных

отношений: переходность - направленность действия субъекта на

объект, непереходность - замкнутость действия в сфере субъекта.

Референциальным основанием П.-н. к. в узком её

понимании является лексическая семантика

глагола, в широком понимании П.-н. к. обусловлена взаимодействием

разноплановых категорий. Характер синтаксической конструкции

определяется рядом факторов: первичной лексической семантикой глагола

(его принадлежностью к разряду переходных или непереходных лексем:

«читать»​/​«лежать»), наличием у лексически переходных глаголов грамматических значений, в частности

залоговых (см. Залог), приводящих к

их употреблению в непереходных конструкциях (пассивных, рефлексивных,

различного рода абсолютивных и пр.: «Брат строит дом» - «Дом строится

братом», «Брат сейчас строится», «Брат прекрасно строит», «Здесь строить

нельзя»), наличием у глаголов регулярных лексико-грамматических

отношений (каузативных, декаузативных, результативных: «Женщина

идёт» - «Женщина ведёт ребенка»; «Мать успокаивает сына» - «Сын

успокоился»),

Типологические различия в реализации П.-н. к.

в разных языках мира определяются различными

факторами, например разными правилами оформления субъектов и объектов у

переходных и непереходных глаголов в языках номинативного и эргативного

строя, способами выражения в самом глаголе частных категорий (уровень

лексики или грамматики), техникой их оформления и т. п.

П.-н. к. не является абсолютно универсальной.

Она связана с обособлением в языке категории объекта-дополнения и с

наличием имплицитной дифференциации лексем на переходные и

непереходные. В индоевропейских языках эта

дифференциация появилась сравнительно поздно, ей предшествовало

(в архаическом греческом, например) деление

глаголов на абсолютивные (непереходные) и нейтральные с двояким

употреблением (во многих современных языках сохранились отдельные

глаголы подобного типа), дифференциация последних привела к

обособлению класса переходных глаголов, перераспределению

синтаксических функций падежей и становлению

прямого дополнения. Выделение П.-н. к. восходит к стоикам.

Разногласия в интерпретации языковых фактов в рамках П.-н. к. связаны

с широтой трактовки прямого дополнения и с характером трактовки статуса

глагола: как самостоятельной переходной​/​непереходной лексемы или как

особой грамматической формы со смещённым значением. Разный подход к

оценке языкового статуса П.-н. к. вызван разным её местом в языковых

системах, а также неразграничением узкого и широкого понимания этой

категории, попытками свести её к одной из частных категорий (собственно

лексической, одной из грамматических - залогу, каузативности и

т. п.).

Потебня А. А., Из записок по русской грамматике, т. 4. М.,

1977;

Виноградов В. В., Русский язык. Грамматическое учение о

слове, М., 1947; 2 изд., М., 1972;

Мещанинов И. И., Глагол, М. - Л., 1949;

Ярцева В. Н., Исторический синтаксис английского языка,

М. - Л., 1961;

Кацнельсон С. Д., Типология языка и речевое мышление, Л.,

1972;

Норман Б. Ю., Переходность, залог, возвратность, Минск,

1972;

Бенвенист Э., Общая лингвистика, [пер. с франц.], М.,

1974;

Бондарко А. В., Теория морфологических категорий, Л.,

1976;

Степанов Ю. С., Вид, залог, переходность, «Изв. АН СССР,

сер. ЛиЯ», 1977, т. 36, № 2;

Семантика переходности. Сборник научных трудов ЛГПИ, Л., 1977;

Криницкайте С. А., Проблема переходности в исследованиях по

индоевропейским языкам, в кн.: Проблемы внутренней и внешней

лингвистики, М., 1978;

Лайонз Д., Введение в теоретическую лингвистику, пер. с

англ., М., 1978;

Холодович А. А., Проблемы грамматической теории [японского

языка], Л., 1979;

Русская грамматика, т. 1, М., 1980;

Десницкая А. В., Сравнительное языкознание и история

языков, Л., 1984;

Blinkenberg A., Le problème de la transitivité en

français moderne, Kbh., 1960;

Bréal M., Semantics. Studies in the science of

meaning, N. Y., [1964];

Tesnière L., Éléments de syntaxe structurale,

2 éd., P., 1976;

Hopper P. J., Thompson S. A.,

Transitivity in grammar and discourse, «Language», 1980, v. 56,

№ 2;

Hoekstra T. A., Transitivity, [Dordrecht-Leiden,

1984];

см. также литературу при статьях Дополнение, Залог.

И. Б. Долинина.

Составить слова из слова переходности - непереходности категория