АЛТАИ́СТИКА - раздел сравнительно-ист. языкознания; изучение алтайских яз. и разработка проблем их общности на основе сходства лексич. и грамматич. эл-тов, объяснимых как генетич. родством (Г. Рамстедт, И. Бенцинг, Н. Н. Поппе и др.), так и заимствованием и типологич. сходством (Дж. Клоусон, A. M. Щербак и др.). Иссл. сравнит. фонетики, морфологии и лексики этих языков, посв. также многочисл. тр. В. Котвича, Рамстедта, М. Рясянена, Г. Дерфера, В. И. Цинциус, О. П. Суника.

Основоположник алтайской теории (шире - урало-алтайской, осн. на типологич. сходстве) - швед. офицер Ф. И. Табберт-Страленберг (первая классификация уральских - финно-угорских и самодийских, и алтайских - тюркских, монг., тунгусо-маньчжурских яз. в кн.: "Сев. и Вост. часть Европы и Азии", 1730. К кон. 20 в. доказанным является родство языков внутри уральской группы, для алт. яз. оно остается гипотетичным. С др. стороны, иссл. Котвича дают основания для вывода об обратном процессе расхождения когда-то близкородств. тюр. и монг. яз. (Н. А. Баскаков).

В алт. яз. семью включаются рядом ученых также корейский и япон. языки. Несомненны в любом случае ареальные связи между тюрк. и монг., монгол. и тунгусо-маньчжурскими яз. и велика вероятность ист. контактов между этими ареалами и ареалами корейского и япон. языков. В перспективном развитии А. включает в круг своего иссл. также проблемы истории и культуры народов Алтая.

Лит.: Рамстедт Г. Введение в алтайское языкознание. Морфология. М., 1957; Котвич В. Исследование по алтайским языкам. М., 1962; Баскаков Н. А. Алтайская семья языков и ее изучение. М., 1981; Старостин С. А. Алтайская проблема и происхождение япон. языка. М., 1991.

Составить слова из слова алтаистика

Алта́йские языки́ -

условный термин для обозначения макросемьи языков, объединяющей на

основе предполагаемой генетической сопринадлежности тюркские языки, монгольские языки, тунгусо-маньчжурские языки, а также изолированные

корейский язык и японский язык. Первоначально, в 30‑х гг. 19 в., к

алтайским языкам относили также и те языки, за которыми впоследствии

закрепилось название уральские языки.

Термин «алтайские» указывает на возможную прародину.

Основой для возникновения алтайской гипотезы, в разное время и с

разных научных позиций разрабатываемой в трудах Г. Рамстедта,

Н. Н. Поппе, Е. Д. Поливанова, В. Л. Котвича, М. Рясянена и других,

послужило значительное количество общей лексики

в перечисленных семьях языков (корейский и японский языки были

подключены к алтаистическим построениям лишь в 20‑х гг. 20 в.),

схождения звукового состава, фонетического и морфологического строения слова (сингармонизм и агглютинация), структурная и содержательная

однотипность или тождественность большинства деривационных и реляционных категорий, а также

синтаксических структур, при этом многие аффиксальные морфемы

опознавались как материально сходные.

На базе подобных сопоставлений был выведен ряд фонетических

соответствий: рефлексация начального p‑, или так называемый закон Рамстедта - Пельо, соответствия начальных

j‑/n‑, j‑/d‑, ротацизм, ламбдаизм (замена звука š звуком l), аблаут корня ‑a‑/‑ï‑ и др.

Однако к 50‑м гг. 20 в. при фронтальном обследовании материала

выяснилось, что процент соответствий в области основных лексических

групп, таких, как числительные, названия частей

тела, времён года и частей суток, небесных светил, погодных явлений и

т. п., настолько низок, что, в соответствии с лексико-статистической

теорией (см. Лингвистическая

статистика), существование алтайского праязыка отодвигалось за приемлемые

хронологические границы. Была подвергнута сомнению фонетическая и

семантическая обоснованность многих установленных ранее лексических и

морфологических параллелей, некоторые фонетические соответствия были

квалифицированы как мнимые, например ротацизм (общетюрк. ‑z при чуваш. ‑r, монг. и тунг.-маньчж. ‑r), поскольку

коррелирующие слова с ‑r были истолкованы в монгольских языках как

древнейшие заимствования из тюркских протобулгарских диалектов,

в тунгусо-маньчжурских языках - как последующие заимствования из

монгольских языков. Различная оценка даётся возможным схождениям и явным

расхождениям не только в области фонетики, но и в области

морфологии.

Грамматические категории имени в алтайских языках - падежа, принадлежности, числа - обладают как общими структурными и

формальными чертами, так и заведомо различными, например именительный

падеж как падеж подлежащего имеет нулевой

показатель, однако в старомонгольском языке есть случаи оформления

подлежащего косвенными падежами; в монгольских и тунгусо-маньчжурских

языках конечное ‑n основы во многих случаях

отпало, восстанавливаясь в косвенных падежах. Формант родительного

падежа единообразен в тюркских языках (‑ïŋ), вариативен в монгольских

языках (‑nu, ‑un, ‑jin), ограничен в распространении солонским и маньчжурскими

языками (‑ni, ‑i) в тунгусо-маньчжурских языках. Различия согласных (ŋ ~ n) и гласных

(ï ~ u) этих форм строго не объяснены, как и для форм местного падежа -

тюрк. ‑ta/‑da, монг. ‑da/‑ta и ‑du/‑tu, сближаемых обычно с

тунгусо-маньчжурским дательно-местным падежом ‑du/‑tu (тунгусские языки)

и ‑da/‑ta (маньчжурский язык), поскольку и монгольский показатель

включает значение дательного падежа. Архаичный монгольский дательный

падеж на ‑a совпадает с тюркским на ‑a (хотя для тюркских языков неясно

соотношение этого ‑a с дативом в группе кыпчакских языков ‑γa/‑qa),

однако не находит параллели в тунгусо-маньчжурских языках, что

аналогично и для винительного падежа: тюрк. ‑ï (при спорных

интерпретациях связи с древнетюркским аккузативом ‑ïγ), монг. ‑i/‑ji,

в то время как тунгусо-маньчжурская форма совершенно иная: ‑ba/‑wa.

Часть форм локативных падежей в тунгусских языках получена сложением

показателей, оставшихся в парадигме также и в

качестве самостоятельных. Сложение падежных аффиксов характерно и для

монгольских языков, но не отмечалось для тюркских. Не находит аналогии в

тюркских и монгольских языках наличие в тунгусской падежной системе

винительного неопределённого на ‑ja с семантикой предназначения

предмета, цели-объекта, партитивности.

Частичные совпадения отмечаются также в притяжательной парадигме

имени и способах выражения притяжательности, в

употреблениях грамматического множественного числа и др. Например, во

всех ветвях алтайских языков в употреблениях грамматического

множественного числа находят архаичные значения собирательной или репрезентативной множественности,

дробности, насыщенности и т. п., т. е. значения в сущности

деривационного характера, благодаря чему видится правомерность

постулирования для праязыкового состояния большого количества исходных

показателей (‑t/‑d, ‑s/‑z, ‑r, ‑l, ‑k/‑q, ‑m и др.), подтверждаемых

этимологическим анализом небольшого круга слов, опростивших эти формативы

в составе основы; эти же формативы исторически составили продуктивные

аффиксы множественного числа, такие, как общетюрк. ‑lar и чуваш. ‑sem,

тунг.-маньчж. ‑sal, развившие абстрактное значение раздельной

множественности.

У глагола, как и у имени, структура частных

категорий тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков близка

или тождественна во многих отношениях (например, в развитии категории времени и др.), при этом наблюдаются также

совпадения в материальных средствах их выражения (например, настояще-будущее время на

‑r/‑ra), однако значительны и расхождения в семантике и формальном

облике глагольных категорий, например, прошедшее

время, имевшее первоначально, скорее всего, результативное значение,

формировалось на основе различных показателей процессуальных имен

действия, разных в каждой ветви (впрочем, не исключена генетическая

общность тюркского претерита на ‑di и

монгольского перфекта на ‑ǯi. В залогах, при общей структурной близости, не

совпадают показатели страдательного, взаимного и совместного залогов и

обнаруживаются схождения среди каузативных формантов; в

тунгусо-маньчжурских и монгольских языках отсутствует возвратный залог,

имеющийся в тюркских, что, возможно, коррелирует с наличием категории

возвратного притяжания у имени в тунгусо-маньчжурских и монгольских

языках и отсутствием её в тюркских.

При аффиксальном способе выражения лексико-грамматической категории

способов глагольного действия восстанавливаются общие форманты *‑ga,

*‑la, *‑r, *‑k, *‑ča со значениями интенсивности, учащательности,

ритмичности; аффиксы со значениями начала, течения действия, его

завершённости и пространственно-временной распределённости представлены

в тунгусо-маньчжурских языках, но их почти нет в тюркских и монгольских

языках, которые прибегают в этих случаях к глаголам-модификаторам,

совпадающим по семантике, но не по материальному облику.

В сфере отрицания весьма вероятна

материальная тождественность показателей при различиях

структурно-категориального их статуса, которые можно объяснить

историческими преобразованиями: общий элемент *e (частица или глагол) в тунгусо-маньчжурских языках

функционирует в достаточно полной парадигме отрицательного глагола e‑

в аналитических конструкциях глагольного

отрицания, в монгольских языках - в морфологически усложненной частице

глагольного отрицания ese, в тюркских языках характер приглагольного

отрицания имеет лишь чувашская частица an *abuu, однако не

ясно, произошло ли a‑

Составить слова из слова алтайские языки

Нострати́ческие языки́ -

макросемья языков, объединяющая афразийские языки, индоевропейские языки, картвельские языки, уральские языки, дравидийские языки и алтайские языки. Синонимичные термины («борейские

языки», «бореальные языки», «евроазиатские языки» и др.)

распространения не получили. Н. я. подразделяются на

восточно-ностратические (уральские, дравидийские, алтайские) и

западно-ностратические (афразийские, индоевропейские,

картвельские). Деление на эти ветви связано с судьбой

общеностратического вокализма в языках-потомках:

восточные Н. я. сохранили стабильный первоначальный вокализм корня, западные развили системы вокалических чередований - аблаут.

Точные границы ностратической семьи не определены. Вероятно вхождение

в неё эскимосско-алеутских языков.

Нерешённым остаётся вопрос об отношении к Н. я. юкагирского, нивхского и чукотско-камчатских языков. Неясны связи Н. я. с

другими «макросемьями»: «палеоевразийской» (сино-кавказской),

объединяющей сино-тибетские и северокавказские языки (нахско-дагестанские, абхазско-адыгские, хуррито-урартские, хаттский), енисейские

языки, на-дене, предположительно баскский и бурушаски, и

с америндской (см. Индейские языки). Эти три «макросемьи» имели между

собой контакты, что проявляется в заимствованиях, особенно многочисленных из

«палеоевразийской» в ностратическую макросемью или в отдельных Н. я.

в более позднее время. Не исключена возможность более глубокого родства

этих трёх семей. Ещё более сложной является проблема отношения к Н. я.

нигеро-конголезских языков и аустроазиатских языков, которые

обнаруживают некоторые общие элементы с Н. я.

Генетическое родство Н. я. обнаруживается в наличии в них обширного

корпуса родственных (генетически тождественных) морфем, как корневых, так и аффиксальных (около 1000). При этом корпус корневых

морфем включает в себя корни основного словарного фонда и покрывает круг

основных элементарных понятий и реалий (части тела, родственные

отношения, основные явления природы, названия животных и растений,

пространственные отношения, элементарные действия и процессы, основные

качества). Праязыки, которые дали 6 семей

языков, объединяемых в Н. я., обнаруживают генетическое тождество

наиболее устойчивых частей системы грамматических (в т. ч. словообразовательных и словоизменительных) морфем. Это касается

прежде всего системы указательных, вопросительных и личных местоимений (и восходящих к ним аффиксов спряжения) и системы аффиксов именного

словоизменения (склонения). К генетически общим

относится также значительное количество первичных

словообразовательных аффиксов.

Корпус генетически родственных морфем Н. я. связан системой

регулярных соответствий, из которых значительная часть относится к

разряду «нетривиальных», т. е. таких, проявление которых в одной

языковой семье объясняется лишь в результате извлечения информации о

характере их окружения в этимологически связанных рядах морфем в других

родственных ностратических семьях. Так, расщепление в индоевропейских

языках гуттуральных на 3 ряда - велярные, лабио-велярные и палатальные -

получает объяснение в результате установления их дополнительного

распределения по отношению к восточно-ностратическому вокализму.

Например, индоевроп. *kᵘer- ‘строить, делать’, уральское *kurʌ-/korʌ-

‘сплетать, смётывать, скреплять’, алт. *kurʌ- ‘прилаживать, строить,

устраивать’, дравидийское *kurʌ- ‘сплетать, связывать, прясть’;

индоевроп. *k′erH- ‘разрушать, ломать’, алт. *k′ir(a) ‘скоблить,

скрести, стричь’, дравидийское *kirʌ-/kerʌ- ‘скрести, брить’; индоевроп.

*gem- ‘хватать, брать, сжимать’, уральское *kamo- (> kama-lʌ/koma-rʌ)

‘горсть, пригоршня’, алт. *kamu- ‘хватать, брать, сжимать’, дравидийское

*kamʌ- ‘хватать, брать, держать’.

Появление индоевропейского s mobile

перед p- оказывается связанным с наличием в основе ностратического

j, которое устанавливается по уральским и алтайским рефлексам в словах,

начинающихся ва ностратическое *р‘. Например, индоевроп.

*speh(i) ‘кипеть’ - алт. *p͑üjʌ, уральское *püjʌ.

Распределение дравидийских ‑r- и ‑ṟ- объясняется характером конечного

ностратического гласного (перед гласным

непереднего ряда ‑r‑, перед гласным переднего ряда ‑ṟ‑), который

устанавливается по уральским и алтайским рефлексам. Например,

дравидийское *par ‘большой’ - уральское *para; дравидийское *ēṟ-

‘самец’ - алт. *ērä.

Наличие в восточно-ностратическом вокализме долгих гласных

обнаруживает в ряде случаев связь с присутствием в соответствующих

корнях ларингальных согласных, что устанавливается лишь на афразийском

и индоевропейском материале. Например, алт. *ōlʌ-*bōlʌ ‘быть’ -

афразийское wʿl.

Фонологическая структура ностратического

праязыка обладала, по-видимому, 7 гласными и большим количеством

согласных. Структура слога CV(C), структура

корня CV(C)CV. Трёхсложные корни встречались очень редко. Структура

морфем с грамматическим значением (местоимения, частицы) почти исключительно CV. Синтаксис ряда

грамматических элементов был сравнительно свободным, что подтверждается

превращением одних и тех же элементов в суффиксы в одних языках и в

префиксы в других. Порядок следования членов предложения относительно устойчив и имеет

вид SOV (по системе Дж. Х. Гринберга). В то же время, если в качестве субъекта выступало личное местоимение, оно

ставилось после глагола, о чём

свидетельствует наличие постпозитивного спряжения в большинстве Н. я.

Многие исследователи считают ностратическую систему близкой к агглютинативной.

Хронологическая глубина дивергенции Н. я.

(т. е. время распада ностратической макросемьи) является весьма

гипотетичной. Она основывается на соображениях

глоттохронологических (см. Глоттохронология) и культурно-исторических.

Поскольку основной список соотносимых морфем невелик,

глоттохронологический анализ не даёт надёжных результатов, он

может показать только, что распад Н. я. произошёл не позже чем 8 тыс.

лет назад. Культурно-исторические соображения относят время распада к

периоду до 11 тыс. до н. э. Исходя из направления движения семей Н. я. и

связываемых с ними археологических культур, исследователи относят

прародину Н. я. к району Ближнего Востока.

Вопрос о древнейшем родстве семей языков, входящих в ностратическую

макросемью, возник в начальный период сравнительно-исторического

изучения этих семей. Работы в этом направлении исторически можно разбить

на 3 этапа. На первом этапе происходит накопление материала, попарное

сравнение языковых семей: работы В. Шотта, М. А. Кастрена -

урало-алтайские сравнения, Г. Мёллера и А. Кюни -

индоевропейско-семитские, Ф. Боппа - индоевропейско-картвельские,

Р. Колдуэлла и других. Завершается период работами А. Тромбетти, где

проведено широкое сравнение материалов языков мира. Тромбетти, как и его

предшественники, не пытался устанавливать фонетические соответствия между отдельными

семьями, не стремился реконструировать

исходные формы, что вызвало резкую критику компаративистов,

преимущественно индоевропеистов.

В 1920-50‑е гг. формируется алтайское языкознание, детально

разрабатываются сравнительные грамматики всех ностратических семей.

Второй этап характеризуется более полным охватом материала и

попытками реконструкции. К этому периоду относятся работы Б. Коллиндера

по уральско-индоевропейскому родству, О. Соважо и А. М. О. Рясянена по

урало-алтайскому родству, К. Г. Менгеса. Впервые сформулировано

положение о родстве не пар языков, а нескольких языковых семей, а

именно урало-алтайской, индоевропейской и афразийской Х. Педерсеном. Им

же в 1903 был предложен термин «Н. я.» (от лат.

noster - наш).

Для третьего этапа характерна установка на реконструкцию

ностратического праязыка. Впервые обобщение материала и реконструкцию

ностратического языка сделал В. М. Иллич-Свитыч.

Иллич-Свитыч В. М., Материалы к сравнительному словарю

ностратических языков (индоевропейский, алтайский, уральский,

дравидский, картвельский, семитохамитский), в кн.: Этимология. 1965, М.,

1967;

его же, Соответствия смычных в ностратических языках, в

кн.: Этимология. 1966, М., 1968;

его же, Опыт сравнения ностратических языков. Сравнительный

словарь, [т. 1-3], М., 1971-84 (лит.);

его же, От редактора, там же, [т. 3];

Конференция по сравнительно-исторической грамматике индоевропейских

языков (12-14 декабря). Предварительные материалы, М., 1972;

Конференция «Ностратические языки и ностратическое языкознание».

Тезисы докладов, М., 1977;

Дыбо В. А., Ностратическая гипотеза (итоги и проблемы),

«Известия АН СССР», серия литературы и языка, 1978, т. 37, № 5;

Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. Тезисы и

доклады конференции, ч. 1-3, М., 1984;

Дыбо В. А., Пейрос И. И., Проблемы изучения

отдалённого родства языков, «Вестник АН СССР», 1985, № 2;

Хелимский Е. А., Труды В. М. Иллич-Свитыча и развитие

ностратических исследований за рубежом, в кн.: Зарубежная историография

славяноведения и балканистики, М., 1986;

его же, Решение дилемм пратюркской реконструкции и

ностратика, «Вопросы языкознания», 1986, № 5;

Старостин С. А., Алтайская проблема и происхождение

японского языка, в кн.: Проблемы лингвогенеза. Сравнительно-историческое

языкознание и глоттохронология, М. (в печати);

Dolgopolsky A. B., On personal pronouns in

the Nostratic languages, в кн.: Linguistica et

philologica. Gedenkschrift für Björn Collinder

(1894-1983), W., 1984.

В. А. Дыбо, В. А. Терентьев.

Составить слова из слова ностратические языки