КЛУБНИЧКА.

Гоголь в «Мертвых душах» пускает в оборот новое значение слова клубничка: \`что-нибудь скабрезное, эротическое, нескромное'. Это выражение приписано поручику Кувшинникову, который «простых баб не пропустил. Это он называет попользоваться на счет клубнички». Понятно, что слово клубничка в этом употреблении приобретает отпечаток едкой, презрительной, хотя и несколько грубоватой иронии. Новое словоупотребление подхватывается всеми писателями гоголевской школы. Оно свойственно Григоровичу, Тургеневу, Достоевскому, Салтыкову-Щедрину и другим. Понятно, что то же значение передается и слову клубника. Например, у Салтыкова-Щедрина в статье: «Новаторы особого рода. "Жертва вечерняя" П. Боборыкина (1868)»: «...клубника во всех видах и формах, как отдохновение от подвигов по части необузданности» (Салтыков-Щедрин 1937, 8, с. 71). На основе этого нового значения слова клубничка возникают новые слова: клубничник \`любитель клубнички'. Например, у Достоевского в «Записках из подполья»: «Ненавижу клубничку и клубничников. И особенно клубничников» (Достоевский, 1956, 4, с. 197).

У Н. И. Пирогова в «Дневнике старого врача»: «Молодая раба, довольно крас ивая собою, чуть было не попавшая в руки какого-то московского клубничника, вышла благополучно замуж без всяких документов» (Пирогов Н., с. 471). У Тургенева в «Дыме» (в речи Потугина): «Десять французов сойдется, беседа неизбежно коснется "клубнички", как они там ни виляй...».

Клубницизм: у Салтыкова-Щедрина в рецензии на новые стихотворения А. Майкова (1864): «мы были бы не правы, не отдавши поэтам-художникам должной справедливости. Как ни лимфатична была их "грусть", как ни незначительна была ее доля в той общей массе всякого рода воинственно-увеселительно-полового клубницизма, составлявшего главное содержание их песнопений, все-таки эта грусть о чем-то напоминала, все-таки она была отблеском (хотя и очень слабым) той действительной грусти, которая росла и растет, невидимая даже сквозь щели» (Русск. писатели о лит-ре, 2, с. 253).

В рецензии Салтыкова-Щедрина на повести В. П. Авенариуса «Современная идиллия» и «Поветрие»: « Клубницизм новейшего времени взрастил два цветка на своей почве: гг. Стебницкого [Н. Лескова] и Авенариуса» (там же, с. 259).

Клубницист: «нет того страдающего разжижением спинного мозга эстетика-клубнициста, которого изображение можно было бы счесть излишним» (Салтыков-Щедрин. Новаторы особого рода, 1868 - там же, с. 262).

Клубничный: «В их [поэтов-художников] чистеньких манерцах в их клубничных помыслах есть нечто такое, что по плечу досужеству» (Салтыков-Щедрин, рец. на новые стихотворения А. Майкова, 1864 - там же, с. 254). «...в ключе была сделана микроскопическая картинка клубничного свойства» (Успенский Г. И. Столичная беднота).

В «Записках бурсака» С. И. Сычугова: «От нее (песни) попах ивает, правда, клубничкой, но ведь, не правда ли, что песенка очень не дурна: французская игривость и веселость так и бьет ключом... Можно, конечно, читать ее друзьям и знакомым; только я не советовал бы читать ее молодым старичкам, у которых от клубничного запаха слюнки текут и глаза маслятся» (с. 343-344).

Публикуется впервые как композиция из фрагментов текста, сохранившегося на 5 листках ветхой бумаги (написано в разное время). - М. Л.

Составить слова из слова клубничка

ЧЁРТ, ДО ЧЁРТА, ОСТОЧЕРТЕТЬ

Слова, относящиеся к сфере обозначений мифической «нечи стой» силы, характеризующиеся ярко выраженной отрицательной экспрессией, обычно являются центром или ядром сложного, разнотипного круга семантических новообразований, словопроизводственных отношений и фразеологических связей. Таково, например, слово чёрт. Его каламбурные эвфемизмы - чёрное слово и чёрная сила.

От него идет ряд междометных выражений: чёрт возьми или с местоименным указателем объекта чёрт тебя (его, вас, их) возьми, чёрт дери (с тем же видом грамматических связей), чёрт знает (что, что такое), чёрт его знает; к чёрту, к чертям; поди(-те) к чёрту, иди к чертям, к чёртовой бабушке; чёрт с тобой.

Взаимодействие русского и французского языков отражается и на судьбе таких народных выражений, как чёрт побери, чёрт бы тебя побрал. Не без влияния французского появился в русском языке конца XVIII - начала XIX в. вариант: чёрт возьми. Когда М. Н. Загоскин употребил эту формулу в своем романе «Юрий Милославский» (1829), А. Н. Оленин писал ему (3 января 1830 г.): «Чёрт возьми или чёрт меня возьми есть божба, которая русскому народу вовсе не принадлежит.С'est le diable emporte ou le diable m'emporte français. По-русски она так гласит: чёрт побери или чёрт его побери - диавола. Чёрт бы тебя побрал etc.» (Русск. старина, 1902, июль, с. 84).

Просторечно-фамильярное выражение до чёрта, употребляемое в функции наречия, обозначает: очень сильно, ужасно, в высшей степени. Едва ли это не украинизм в русском языке. На это обратил внимание А. А. Потебня, который в «Объяснении малорусских и сродных народных песен» писал: «...мр. до бiса, до чорта, до гаспида (т. е. много), до сина... значит: так много, что дело доходит до упоминания беса, "сучого (бiсового, гаспидьского) сина"» (Потебня 1887, 2, с. 411).

Здесь «сила качества изображается (...) состоянием лица, во спринимающего впечатление. Это состояние в свою очередь выражается или объективно, эпически, или субъективно, лирически, выражениями интеръекционального характера, причем между тем и другим способом есть переходные ступени... Что несказанно, то неведомо человеку, то есть (sic!) ведомо не ему, а богу, чёрту: "Бог (чёрт) знает, как много и т. п."» (там же, с. 409-411).

К русскому литературному языку, к русскому общегородскому просторечию это выражение ( до чёрта) приблизилось не раньше второй четверти XIX в. - в период сближения диалогических стилей художественно-реалистической литературы с говорами живой народной речи, у некоторых писателей (у Ор. Сомова, Гоголя, Гребенки, Кулиша и др.) с ярким украинским налетом.

Ср.: чёрта с два.

В повести Гоголя «Тарас Бульба»: «Отчего ж, ты думаешь, б удет им добрая защита? - сказали козаки, зная, что Попович, верно, уже готовился что-нибудь отпустить.

- А оттого, что позади его упрячется все войско, и уж, чёрта с два, из-за его пуза достанешь которого-нибудь копьем!» (гл. 7).

Ср. у Ф. М. Достоевского в повести «Село Степанчиково и его обитатели»: «Ну, положим, я рекомендую ее в гувернантки, на йду такую честную и благородную фамилью... да ведь чёрта с два! где их возьмешь, благородных-то, настоящих-то благородных людей?» (ч. 1, гл. 11).

Бранные выражения, ругательства: чёртова перечница, чёртова кукла, чёрт полосатый (ср. шут полосатый).

Экспрессивные характеристики степени, силы: до чёртиков (напиться), чёрт ли (ему и т. п.).

Выражение экспрессивно окрашенной степени отрицания: ни черта, ни черта не..., ни черта нет.

В других выражениях: чёрт в ступе, чёрт знает что, чёрт-чёртом вымазался, \`черен, грязен' (сл. Даля 1882, 4, с. 615). Я на правду чёрт.

Пословичные выражения: связался, словно чёрт с младенцем; ни богу свечка, ни чёрту кочерга; чёрт ногу сломит; было бы болото, а черти будут; не было печали, так черти накачали; чем чёрт не шутит; у чёрта на куличках.

Слово осточертеть возникло в разговорно-интеллигентской речи. Оно восходит к междометному восклицанию «сто чертей!» На образовании этого слова лежит печать литературной нарочитости. Оно не зарегистрировано ни одним из толковых словарей русского языка до «Толкового словаря» В. И. Даля включительно. Впервые оно было отмечено М. И. Михельсоном, который привел примеры употребления этого слова у Г. П. Данилевского (в романе «Беглые в Новороссии»: «Осточертела мне совсем эта пшеница своими анафемскими расходами!» (ч. 1, гл. 8) и у А. М. Горького в «Супругах Орловых»: «Брось разговоры. Что ты можешь сказать человеку, ежели ему жизнь осточертела?» (Горький 1969, 3, с. 229).

Ср. у Н. С. Лескова в очерке «Воительница» (гл. 5): «Ну, а сама все-таки, как на грех, осталась, да это то водочки, то наливочки, так налилась, что даже в голове у меня, чувствую, засточертело» (первоначально в «Отечественных записках», 1866, № 7, апрель, кн. 1; затем в сборнике «Повести, очерки и рассказы М. Стебницкого», 1, 1867).

В говоре донских казаков, по указанию В. Ф. Соловьева, встречаются слова: на-чертеть и стоначертеть (в значении \`сильно надоесть'): «Относится ко всякому предмету, говорят: «оно (дело) мне начертело». «Он (человек) мне стоначертел» (Соловьев, Говор донск. казаков, с. 40).

Заметка ранее не публиковалась. Печатается по рукописи, сохранившейся в архиве на 9 ветхих листках разного формата.

К выражению до чёртиков В. В. Виноградов обращался и в других работах: «Напиться (нализаться) до чёртиков (ср. до зеленого змия) в значении \`до крайней степени опьянения, до галлюцинаций'. Тут до чёртиков является обозначением высшей, предельной степени, но только одного очень определенного действия. Будучи оторвано от глагола напиться выражение до чёртиков может в индивидуальной речи стать шутливо-ироническим обозначением высшего предела вообще чего-нибудь. Именно так употребил это выражение художник А. Я. Головин, рассказывая о Левитане: "До каких "чёртиков" виртуозности дошел он в своих последних вещах!.. Его околицы, пристани, монастыри на закате, трогательные по настроению, написаны с удивительным мастерством" (Головин А. Я. Встречи и впечатления. Воспоминания художника. Л.; М., 1940, с. 14)» (Основные типы лексических значений слова // Виноградов. Избр. тр.: Лексикология и лексикография, с. 183).

«Фразеологические сочетания обычно не уничтожают раздельности ко мпонентов: и наречие может вырваться из плена одной фразы или серии фраз, отделиться от своего тесного фразеологического окружения и стать самостоятельной свободной или фразеологически связанной лексемой с новым значением. (Ср., например, просторечное выражение до чёртиков в значении усилительного наречия очень, в высшей степени (устал до чёртиков), оторвавшееся от фразы напиться до чёртиков)" (Виноградов. Русск. язык, с. 384).

О слове чёрт см. также в III ч. настоящего издания. - В. Л.

Составить слова из слова осточертеть

Чуко́тско-камча́тские языки́ -

семья языков, на которых говорит коренное

население полуостровов Чукотского и Камчатка. Распространены на

обширной территории от Берингова пролива до устья реки Индигирка и от

побережья Ледовитого океана до средней части Камчатки (реки Ича и

Озёрная). По традиции эту изолированную семью объединяют с некоторыми

другими языковыми семьями Сибири и Дальнего Востока под общим названием

палеоазиатские языки. К Ч.‑к. я.

относятся чукотский (устар. - луораветланский),

корякский (устар. - нымыланский), алюторский, керекский и ительменский (устар. - камчадальский) языки. Общее

число говорящих около 16,5 тыс. чел. (1979, перепись).

Ч.‑к. я. делятся на 2 ветви: чукотско-корякскую и ительменскую.

Первая включает чукотский язык и несколько близкородственных ему

языков-диалектов, которые ранее считались разновидностями

корякского языка: чавчувенский (50% коряков), алюторский (25% коряков),

паланский, карагинский, каменский, апукинский, паренский, итканский,

керекский. После более детального изучения корякских диалектов алюторский и керекский стали

рассматриваться как отдельные языки, причём к алюторскому стали

относить также паланский и карагинский, а к корякскому, кроме

чавчувенского, - апукинский, каменский, паренский, итканский (последние

два - условно, так как они мало изучены). Ительменская ветвь, по

свидетельству С. П. Крашенинникова, ранее включала 3 языка: северный,

южный (исчезнувшие в конце 19 в.) и западный (представленный

современными ительменскими диалектами). Некоторые исследователи

ставят под сомнение принадлежность ительменского языка к

Ч.‑к. я.

В фонетических системах Ч.‑к. я., как

правило, сравнительно небольшое количество согласных фонем;

преобладают сонорные; имеется поствелярный ряд ʔ и г’. Шумные смычные

представлены только глухими. В чукотском и ительменском языках имеется

шумный боковой фрикативный л̭; в корякском и керекском отсутствует

вибрант р; для ительменского языка характерны абруптивные п’, т’, к’,

қ’, а также глухие фрикативные согласные ф, с, х, ҳ. Отличительная черта

вокализма - сингармонизм, имеющий свои особенности в отдельных

языках. В языках чукотско-корякской ветви стечения согласных

разбиваются сверхкратким гласным ы; в

ительменском допускаются стечения согласных.

Ч.‑к. я. относят к агглютинативным языкам

префиксально-суффиксального типа; для них характерны разрывные аффиксы. Эти языки имеют однотипную по структуре

систему склонения и спряжения. В корякском, алюторском и керекском есть

двойственное число. Среди субъектно-объектных падежей выделяются абсолютный (номинатив),

творительный (эргатив), дательный, назначительный, совместный,

сопроводительный, повествовательно-каузативный; развита система

локативных падежей. В некоторых синтаксических позициях существительные изменяются по лицам. Прилагательные

согласуются в лице и числе с определяемым существительным в абсолютном

падеже. В глагольной системе различаются 2

типа спряжения: субъектное (для непереходных

глаголов) и субъектно-объектное (для переходных глаголов). Имеется 3 наклонения: изъявительное,

побудительно-повелительное и сослагательное. Развита видо-временна́я система.

Некоторые временны́е глагольные формы морфологически тождественны прилагательным.

В глаголах субъектно-объектного спряжения лицо и число субъекта обычно

выражается префиксом, а объекта - суффиксом. Развита система причастий и деепричастий.

Для синтаксиса характерно противопоставление

двух типов конструкций глагольного предложения: номинативной

и эргативной. Имеются предложения с именным

сказуемым. Распространены причастные и деепричастные обороты; сложноподчинённые предложения развиты слабо. Для

языков чукотско-корякской ветви характерна инкорпорация, которая позволяет путём свёртывания

двух или нескольких членов предложения в одно

слово заменить недопустимую синтаксическую конструкцию или выразить

определённый оттенок значения. Наряду с инкорпоративными комплексами

имеются также сложные слова, функционирующие как

готовые лексические единицы.

Ч.‑к. я. отличаются большим количеством продуктивных словообразовательных моделей. Характерной чертой

является употребление одних и тех же аффиксов для образования форм

разных частей речи (например, творительного

падежа существительных и деепричастия образа действия). Бо́льшая часть лексики языков чукотско-корякской ветви восходит к

общей основе, в ительменском выделяется обширный лексический слой не

чукотско-камчатского происхождения. Имеются заимствования из русского

языка, относящиеся в основном к недавнему времени. В чукотском

встречаются заимствования из эскимосского и

юкагирского языков, являющиеся следствием

культурных контактов.

Чукотский и корякский языки имеют письменность, созданную в 1931 на основе латинской, в 1936 - на основе русской графики. Письменный литературный чукотский язык сформировался на

основе восточного (уэленского) диалекта, корякский - на основе

чавчувенского диалекта.

Первым исследователем Ч.‑к. я. является В. Г. Богораз, главное

внимание которого было направлено на чукотский язык, но занимался он

также корякским и ительменским. В дальнейшем изучение Ч.‑к. я. было

продолжено учениками и последователями Богораза. Определённые достижения

в этой области связаны с именами И. С. Вдовина, А. П. Володина,

А. Н. Жуковой, П. И. Инэнликэя, Г. М. Корсакова, Е. А. Крейновича,

Г. И. Мельникова, Т. А. Молл, В. П. Недялкова, П. Я. Скорика,

С. Н. Стебницкого.

Богораз В. Г., Чукчи, пер. с англ., ч. 1-2, Л.,

1934-39;

Вдовин И. С., История изучения палеоазиатских языков,

М.-Л., 1954;

Скорик П. Я., Палеоазиатские языки, в сб.: Советское

языкознание за 50 лет, М., 1967;

его же, Чукотско-камчатские языки, в кн.: Языки народов

СССР, т. 5, Л., 1968 (лит.);

Муравьёва И. А., Реконструкция фонологической системы

прачукотско-корякского языка, в кн.: Фонетические структуры в сибирских

языках, Новосиб., 1986;

Bogoras W., Chukchee, в кн.: Boas F., Handbook of American Indian languages, pt 2,

Wash., 1922;

Jakobson R., Hüttl-Worth G.,

Beebe J. F., Paleosiberian peoples and languages.

A bibliographical guide, New Haven, 1957.

И. А. Муравьёва,

Составить слова из слова чукотско-камчатские языки